Звуки железной дороги

Примерно с оттепельного времени за темой железных дорог в песенном жанре закрепился понятный ряд ассоциаций: поезд уходит, уносит, отрывает, разлучает нас с тобой. Поезд — образ разрыва, расставания, и не обыденно-бытового, предполагающего скорую встречу, а решительного и бесповоротного. Прощания с важной частью жизни, краха надежд, чаще всего — конца любви.

«Поздно, мне любить тебя поздно, ты уходишь как поезд» — девушка в белом берете нервно мнет в пальцах сигарету, сидя под дождем в летнем кафе; так заканчивается фильм Михаила Калика «Любить» (1968), а за кадром солистка ВИА «Поющие гитары» Елена Федорова берет отчаянную ноту: «Нету бога! Нету бога! Есть лишь поезд, но он далек». Поезд уносит любимого — и проделывает в мироздании дыру, в которую затягивает все хорошее. Поезд уходит, и слезы застят глаза.

Тема расставания-маленькой-смерти, так или иначе связанной с подвижным составом, не всегда разыгрывается в настолько трагическом ключе, но общий семантический ореол остается неизменным. Если в строке появляются вагон и перрон — жди драмы. «Сяду в скорый поезд, сяду в длинный поезд»,- заводит Михаил Боярский, и тут же начинает разворачиваться душераздирающая история: рассказчик приехал на свадьбу «к другу закадычному», в глаза невесте глянул и тут же — гром, молния, тысяча чертей! — влюбился без памяти. Ничего не остается, кроме как бежать на вокзал: «Уеду ср-р-рочно я из этих мест» — рокочущее «р» наш герой пропевает с угрожающей хрипотцой, будто рвет билет.

«И поезд мчит меня в сибирские морозы»,- сообщает Владимир Кузьмин; если мчит, да еще и в морозы, то вряд ли просто домой или в командировку; разумеется, за воображаемым лирическим окном тут же проносятся последнее прости, боль потери и лед несбыточных желаний. «„Красная стрела“ ночью отойдет»,- заключает София Ротару. Можно подумать, лирическая героиня просто сверилась с ж/д расписанием, но не тут-то было — бесстрастность быстро сменяется безысходностью, а фирменный поезд оказывается виновником нестерпимых сердечных мук: «„Красная стрела“ пламенем прошла, сердце обожгла, счастье унесла» и далее, и далее.

Поезд как агент расставания — наверное, предельный уровень этой метафоры достигнут у Высоцкого в песне из фильма «Бегство мистера Мак-Кинли»: «Вот твой билет, вот твой вагон» — это уже не про разлуку с любимым/любимой, а про окончательный отъезд из жизни, где конечной станцией будет то ли рай, то ли какое-то продленное посмертное существование, впрочем, заведомо неполноценное по сравнению с земной жизнью: «На всем готовеньком ты счастлив ли, дурак?»

Позднесоветская фиксация на расставаниях становится тем заметнее, если вспомнить, как раскрывалась тема в предыдущую, коллективистскую эпоху. Железнодорожная песня в период зрелого сталинизма — почти всегда упоение, и рвение, и устремление вперед. «Открыты семафоры, вперед летит гудок», «пусть летит до океана песня друзей, поезд идет все быстрей» — поезд здесь не уносит, разрывая сердце, а приносит, обещая что-то хорошее, и стакан с чаем, который принесла проводница, всегда более чем наполовину полон. Удивительно, но в обеих процитированных песнях (соответственно, из фильмов «Поезд идет на восток» и «Девушка с характером») речь идет о маршруте до Владивостока, то есть впереди у поющих длинная дорога — ну и замечательно, чем дольше, тем лучше: «знаю, верному сердцу десять тысяч километров пустяки».

Гудково-семафорный оптимизм и позже будет всплывать в официальной песенной культуре — как напутствие молодежи, отправляющейся на стройки народного хозяйства, но тут уже приходится апеллировать не к небывалым просторам, открывающимся впереди, а просто к радости путешествия в хорошей компании: «Пусть весь вагон сидит в одном купе и радуется собственной судьбе,- поет Нина Бродская в фильме „Это мы не проходили“ (1975).- Оно совсем не тесное, купе четырехместное, мы это испытали на себе». Впрочем, во всех этих случаях оптимизм служит потребностям агитации, а в неподцензурной сфере городского фольклора и в эту пору царят сентиментальность и грусть: строчки «Ты смотришь мне в глаза, и руку пожимаешь, уеду я на год, а может быть, на два» можно услышать не в широком прокате, но в тесном плацкарте, и сколько бы воодушевляющих текстов ни сочиняли советские песенники, в реальных вагонах, идущих на восток, поют скорее что-то такое.

Справедливости ради, самые громкие позднесоветские хиты на заданную тему все же выдержаны в жизнеутверждающем мажоре — но попробуем прислушаться, о чем поют эти вокзальные весельчаки. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся» — перелицовка песни «Черный поезд» Яноша Кооша, выполненная ВИА «Веселые ребята»,- по сути, исповедь неудачника, не способного завести хоть какое-то знакомство: рассказ о том, что «вот наконец вчера вечером встретил я девушку» и тут на тебе, она села в поезд и уехала, выглядит не слишком убедительным самооправданием — поезда ему, видите ли, мешают, ну-ну.

«Вагончик тронется, перрон останется» — при внимательном расслушивании за бравадой героини («с кем распрощалась я, вас не касается») скрываются все те же «глаза печальные»: в пьесе Михаила Львовского «Друг детства», для которой написана песня про вагончик и перрон, ее поет девушка, безответно влюбленная в главного героя.

«Прощай, со всех вокзалов поезда» — ну, это совсем тяжелый случай: текст старательно воспроизводит все страдательные фигуры «последнего прости» у двери вагона — «мы расстаемся навсегда под белым небом января», «а чтоб понять мою печаль, в пустое небо посмотри»,- но бравурная интонация Льва Лещенко недвусмысленно намекает: все эти переживания закончатся, лишь только из виду скроется последний вагон, и отправится наш герой не «в пустое небо», а в чью-нибудь гостеприимную квартиру, где на столе уже томятся соленые грузди, а в морозилке дожидается запотевшая бутылочка, и вот тогда уже — лай-ла! Ситуация, в общем, этически неоднозначная.

Перемещаясь от станции «Советская эстрада» к остановке «Русский рок», мы въезжаем в туман совсем уже густого символизма. Поезд как воплощение опустошающей мирской суеты («Люди в ожидании поездов» группы «Телевизор» или «Железнодорожник» группы «ДДТ»). Поезд как символ бесчеловечного общественного строя, с которым надо скорее расстаться, чтобы «вернуться домой» («Поезд в огне» группы «Аквариум»). Поезд как материализация неразрешимости спора о свободе воли (звучит расплывчато, но как иначе расшифруешь песню «Машины времени» про то, что «каждый пошел своею дорогой, а поезд пошел своей»?). Ясный луч в этом тумане — песня Башлачева «Перекресток железных дорог», наверное, лучшее, что написано в русском роке о любви («любовь — это поезд Свердловск-Ленинград и назад»); этот состав уже не «уносит» и не «разлучает», но бешено мчится к цели, подгоняемый горением страсти. И, наверное, это самая нерусская из русских песен о поездах.

Потому что англоязычные аналоги — хотя и в них порой тоже сквозит тема расставания («Trains and Boats and Planes» Дайаны Уорвик) — все же по большей части про страсть, про драйв, про радость. Вот катится поезд, гудит, стучит — и это здорово само по себе («Rock Island Line», народная песня, известная по исполнению Джонни Кэша). Или катится поезд — и это так заводит, не правда ли, детка («One After 909» The Beatles). Или катится поезд — и все мы займем в нем места cогласно купленным билетам, и Россия, и Америка, и Китай, и будем ехать как братья и сестры, и это движение не остановить («Love Train» группы The O’Jays). Или катится поезд — и дарит надежду даже тем, кто смотрит на него из зарешеченного окна тюрьмы («Midnight Special», еще один фолк-стандарт, записанный группой Creedence Clearater Revival). Даже «Locomotive Breath» группы Jethro Tull — песня, строго говоря, про безумие, что влечет человека к смерти,- на чисто ритмическом уровне прежде всего тащит, и плющит, и прет, и наполняет гибельным, но все-таки восторгом. Наконец, эпическая «Slow Train» Боба Дилана — диагноз плачевному состоянию нации, о котором, впрочем, не стоит сильно печалиться, потому что «поезд медленно выезжает из-за поворота»; песня, в которой поезд — аналог то ли божественной справедливости, то ли неумолимого движения истории, которая все расставит по местам.

Впрочем, и на отечественной почве можно найти записи, где движение по рельсам ассоциируется с радостью и покоем — для этого надо отойти от песен про поезда к тем бессловесным сегментам аудио, где сами звуки железной дороги воспринимаются как музыка. Найдите, например, на YouTube ролики «Ст. Рязань-2. Ночные поезда на станции стыкования переменного и постоянного тока» или «6 часов ночью на вокзале Ростов Главный» (у каждого по миллиону просмотров); в них нет ничего, кроме прибывающих и отправляющихся в темноте поездов и соответствующей звуковой дорожки — тяжелый перестук вагонов, звяканье молотка путевого обходчика, объявления по громкой связи. Судя по комментариям к видео, это аудиосопровождение заменяет нашим согражданам любой ASMR и музыку для релаксации: «Прибытие ЭП20, ни с чем не спутаешь! Звук кайф!», «Заплакал от информатора, когда отправляешься из Москвы до нужного места», «Почему-то особый восторг дает сигнал („тын тутэтытын“)». Тын тутэтытын — это фирменный джингл РЖД, который звучит перед каждым объявлением на вокзале, вокруг него в сети сформировался особый культ.

Звуки железной дороги — это настоящий русский эмбиент. Почему-то стук колес, и сцепка вагонов, и механический голос информатора ложатся на слух, как родные: обволакивают, успокаивают, возвращают в детство. И что бы ни сочиняли на эту тему поэты-песенники, кажется, что в самих этих постукиваниях и позвякиваниях есть надежда, и справедливость, и что-то такое, что дает силы жить. Что они обещают что-то новое — или возвращают что-то родное: машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.

Юрий Сапрыкин